XIV

Первое, что в глазах Одоевского придавало миру его высокую цену и что одевало его в особую красоту, было Божие присутствие в нем, религиозный смысл всего бытия. Одоевский, как большинство людей его времени, был искренне верующим человеком и притом христианином. Для него тайна искупления и тайна воскресения были двумя актами непосредственного Божьего вмешательства в дела мира -- два дара, в которых залог не только возможности спастись за гробом, но и залог того, что и здесь, на земле, часть обетованного блаженства станет истиной.
Воскресение не для неба, а для земли -- вот один из лучей веры, который вспыхнул ярко в душе поэта в первые же дни его несчастья. В каземате Петропавловской крепости в пасхальную ночь 1826 года он писал:
   
Я, на коленях стоя, пел;
С любовью к небесам свободный взор летел...
И серафимов тьмы внезапно запылали
В надзвездной вышине;
Их песни слышалися мне.
С их гласом все миры гармонию сливали.
Средь горних сил воскресший Бог стоял,
И день, блестящий день сиял
Над сумраками ночи;
Стоял Он радостный средь волн небесных сил
И полные любви, божественные очи
На мир спасенный низводил.
И славу Вышнего, и на земле спасенье
Я тихим гласом воспевал,
И мой, мой также глас к Воскресшему взлетал:
Из гроба пел я воскресенье.
   
"Полночь", 1826
   
Когда в другом стихотворении ("Река Усьма") поэт говорил, что "цель всей жизни нашей -- отрадный Спасов Крест", -- он всегда разумел торжество этого Креста здесь, среди нас, и никогда не отчаивался в своей заветной мысли о "спасении на земле" и о воскресении из гроба не для бессмертия, а для жизни.
   
В Господе предел
Путей земных и всех благих деяний --
   
говорил он, и весь земной путь, проходимый человечеством, был в его глазах таким благим путем к благой цели. Он, как сын своего поколения, воспитавшийся в эпоху религиозно-сентиментального просветления духа, -- верил в прогресс и в торжество "гуманизма". Сквозь туман веков ему было видимо это торжество, как видимы были и все трудности и опасности земной дороги.
Человек все-таки смертный пришлец великого бессмертного мира, -- думал поэт. Не все в этом мире создано для него и не все создание его рук.
Высится пышный дворец, горит он блеском алмазов, белеет под ним снежный фундамент и мрачный лес лежит у его ног. Это- Глетчер. Дивным резцом изваяны его стены, блестит и горит он своим убранством. Вокруг него стоят алтари из снега и чистые лежат на них приношения. Кто ваятель этого дворца и кто его житель? Ваятель -- Век, отрасль вечности -- мысль Творца, а житель его -- царь роковой смерти. Человеку нет в этом дворце места. Сюда не взойдет он; для него, если уж он решился подняться на высоту -- есть иное жилище. Там, у подножия дворца, стелется темный лес, необозримый для слабого человеческого зрения, частый, густой и дикий лес. В нем, если захочет, пусть живет человек и с высоты смотрит долу. Сирый жилец мира фантазии, пусть он тихо смотрит по сторонам и поддерживает пылкий дух своих мечтаний. Несчастный! в мире повсюду он зрит суету, зрит нищету чистых стремлений... Взглянет он ввысь -- перед ним недоступная холодная вершина, посмотрит он долу -- под ним сельская жизнь в своей вековой неподвижности (Стихотворение "Глетчер", 1838).
В таких символических образах рисовалась Одоевскому земная жизнь человека, поставленного среди не им созданной и непобедимой природы, безразличной и холодной во всей ее божественной красоте. Выйти из инертной сельской жизни, из первобытного своего состояния -- человек должен. Пылкий дух заставляет его идти вперед, влечет его на высоту, и мирная жизнь сменяется для него блужданием в непроглядном лесу, у подножия таинственного храма природы, созданной вечностью и творческой мыслью Бога. Состязаться с Богом в таком творчестве он -- смертный пришлец -- не может, но он не может также и остаться в долине: она тесна для него и таинственная высь его манит.
Необуздан бывает человек в своих стремлениях, мыслях и чувствах. Велик и ничтожен он в своих порывах. Он как -- лавина.
Рванулась она и катится по скату крутогора... для трепетного взора она кажется орудием неба; гром ее гремит по полянам. Для нее нет препятствий. Утес дрожит под ее ударом, и лес ложится на землю. Жестока бывает она в своем страшном, свирепом боренье: гибнут стада, гибнут люди. Все поглощает она и стремглав несется к озеру. И вот, когда она, полная ярости, в вихре снега и пара, мнит, что уничтожит и это препятствие... она сама гибнет. На нее падает луч солнца, и грозный шар, тая, обращается в воду ("Лавина").
Опять ряд символов: велик и грозен бывает человек, когда дает простор своей силе -- хочет сказать поэт. Все, что становится поперек дороги этой силе, может погибнуть, и страшная жестокость сопровождает иногда ее проявление. Но есть и для этой разрушительной силы нежданная могила и -- что важнее -- есть в мире солнце, есть свет духа, который обращает грубую и опасную снеговую глыбу в мирные и ясные воды.
Много в жизни человеческой и загадочно-страшного, и жестоко-несправедливого, но как бы ни был труден путь земной, он все-таки есть движение от худшего к лучшему.
Этот непостижимый путь волнует нас своей мучительной тайной. Как скудно наслаждение сердца в этой жизни, как смешаны на этом похоронном пире скорбь с радостью! Иногда все кажется тенью, и весь мир -- как бы обширная гробница --
   
Но вечен род! Едва слетят
Потомков новых поколенья,
Иные звенья заменят
Из цепи выпавшие звенья;
Младенцы снова расцветут,
Вновь закипит младое племя,
И до могилы жизни бремя,
Как дар без цели донесут
И сбросят путники земные...
Без цели! Кто мне даст ответ?
Но в нас порывы есть святые,
И чувства жар и мыслей свет,
Высоких мыслей достоянье!
В лазурь небес восходит зданье:
Оно незримо, каждый день,
Трудами возрастает века;
И со ступени на ступень
Века возводят человека.
   
"Элегия", 1830
   
И возведут они его, наконец, на ту высоту, с которой он, в сознании своей нравственной победы, сможет спокойно обозреть пройденный им страдальческий путь разочарований, ошибок и преступлений.
За этот-то глубокий смысл, вложенный самим Богом в жизнь человека, смысл, освященный тайной искупления и символически выраженный в тайне воскресения, Одоевский любил жизнь.
Итак, он любил ее прежде всего за ее духовную красоту, за то, что она была ареной для нравственных подвигов человечества, ареной торжества, обещанного человеку и дарованного ему Богом.

XVI

У Одоевского была, впрочем, и еще одна привязанность, чисто земная. Он был большим патриотом. Судьбы России были для него предметом особого культа. Он верил в великое призванье своей отчизны и мечтал об ее всеславянской миссии, и, как некоторые из его современников, он упреждал в данном случае славянофилов.
Патриотические думы Одоевского дошли до нас, конечно, в весьма неполном виде. В своих стихах он говорил о родине часто, говорил возвышенно и хвалебно -- и в большинстве случаев без всякой тени критического отношения к ее настоящему.
Но такое критическое отношение не умирало в душе Одоевского. Как бы молод он ни был, и как бы ни были шатки его политические взгляды, в основе своей его патриотизм был далеко не из самодовольно-миролюбивых.
Несмотря на то покаянное настроение, которое охватило поэта в тюрьме и выразилось, как мы помним, в полном отречении от всяких "заблуждений", Одоевский и в каземате ощущал иногда прилив боевого пыла и писал:
   
Таится звук в безмолвной лире,
Как искра в темных облаках;
И песнь, незнаемую в мире,
Я вылью в огненных словах.
В темнице есть певец народный;
Он не поет для суеты:
Скрывает он душой свободной
Небес бессмертные цветы;
Но похвалой не обольщенный,
Не ищет раннего венца. --
Почтите сон его священный,
Как пред борьбою сон борца.
   
"Сон поэта", 1836
   
Поэт ценил, мы видим, свою песнь как песню "народную", и она была ему нужна для "борьбы", от которой он, по-видимому, не думал отказываться, -- по крайней мере, в рифмованных мечтах, которые никто не мог подслушать.
Мысли о родине сохранили свой боевой характер и во второй год испытания. На приветственные стихи Пушкина --
   
Во глубине сибирских руд
Храните гордое терпенье:
Не пропадет ваш скорбный труд
И дум высокое стремленье.
Оковы тяжкие падут,
Темницы рухнут -- и свобода
Вас примет радостно у входа,
И братья меч вам отдадут --
   
Одоевский отвечал известным стихотворением "А.С. Пушкину в ответ на его послание "В Сибирь":
   
Струн вещих пламенные звуки
До слуха нашего дошли!
К мечам рванулись наши руки,
Но лишь оковы обрели.
Но будь покоен, бард: цепями,
Своей судьбой гордимся мы,
И за затворами тюрьмы
В душе смеемся над царями.
Наш скорбный труд не пропадет:
Из искры возгорится пламя --
И православный наш народ
Сберется под святое знамя.
Мечи скуем мы из цепей
И вновь зажжем огонь свободы,
И с нею грянем на царей
И радостно вздохнут народы.126
   
1827
   
К числу боевых нужно отнести и стихотворение "При известии о польской революции", если только оно принадлежит Одоевскому.
Оно было написано в 1831 году под свежим впечатлением июльского переворота. "Можно сказать наверное, -- рассказывает Д. Завалишин, -- что мрачное состояние духа имело бы очень вредное влияние на многих и дурные последствия при вступлении в такую мрачную жизнь, какова была в Петровском каземате сначала, если бы тут не подоспело кстати известие о французской революции, возбудившее надежды в другом отношении и увлекшее снова все мысли и желания в политическую и умственную сферу, чем и отвлекло нас от мрачного настоящего положения и не давало вполне предаваться ощущению тягости его. Полученные газеты изменили разом общее настроение. Все оживилось интересом самих известий, независимо даже от неосновательных надежд, возбужденных у многих событиями в Европе. Все занялись чтением, пошли разговоры, суждения; даже на самого коменданта явно подействовали нежданные известия. Он впал в раздумье, что и отразилось на смягчении многих бесполезных строгостей"127.
Возможно, что известие о французской революции поэтически отозвалось в сердце Одоевского, но полонофильские строки стихотворения "При известии" позволяют усомниться в том, что оно принадлежит перу Одоевского, который, при всем своем либерализме, был большим патриотом128.
Этими стихотворениями исчерпываются все политические мотивы в поэзии Одоевского. Воинствующий либерализм исчезает вместе с годами его молодости, уступая место уравновешенному и созерцательному взгляду на жизнь, смягчающему всякую резкость чувства.
Ни от одного из тех гуманных убеждений, за которые пришлось пострадать, Одоевский не отрекся, и только о способе проведения этих убеждений в жизнь он теперь хранил молчание. Оставляя за собой право критически относиться к некоторым сторонам русской жизни и, вероятно, критикуя их в частных беседах, поэт в своих стихах говорил лишь о тех явлениях русской действительности, которые не вызывали в нем иного чувства, кроме радости, и иных пожеланий, кроме самых восторженных.
Вот почему в его стихах так часто превозносится внешний блеск русской державы и ее международное призвание. Одоевский в данном случае не составлял исключения, так как в начале царствования Императора Николая I патриотическая восторженная речь о могуществе России была обычным явлением в устах даже очень умных и осторожных людей.
Военная слава России нашла себе в Одоевском певца очень искреннего, а под конец его жизни, когда он солдатом служил на Кавказе, и одного из своих терпеливых и выносливых слуг, умеющих умирать безгласно.
Оригинальной красотой и силой патриотические стихотворения Одоевского, однако, не блещут.
Подвиги старых князей киевских и новгородских, восхваление князей-собирателей земли русской, подвиг Ермака, гражданская доблесть Минина и Пожарского, затем Великий Петр и его победы, затем Суворов, пылающая Москва и нашествие галлов, наконец, победы нашего оружия на востоке, "брак русского царства с Грузией", -- все эти кровавые страницы родной истории приходили часто на память нашему мирному поэту, и так же часто поэзия и вымысел занимали в его речах место исторической правды. Иногда, впрочем, он позволял себе помечтать и о грядущем, и тогда его стихотворение выходило столь типично славянским, что под ним охотно подписался бы любой из членов кружка Хомякова. Таково, например, его стихотворение "Славянские девы".
В образе дев рисуется Одоевскому вся великая славянская семья. Быстры и нежны напевы дев ляшских, просты и дики песни дев сербских; дышат любовью и славой песни чешских дев -- отчего же все эти девы не поют согласно святые песни минувших времен и не сольют всех своих голосов в единый голос? И отчего так грустны песни старшей дочери в славянском семействе, почему она проводит свои дни, как ночи, в тереме, почему заплаканы ее очи? "Отчего ты не выйдешь в чистое поле, -- спрашивает поэт старшую сестру, -- отчего не разгуляешь своей грусти? Спеши в поле навстречу меньшим сестрам, веди за собой их хоровод и, дружно сплетя свои руки с их руками, запой песню свободы!"
   
Боже! Когда же сольются потоки
В реку одну, как источник один!
Да потечет сей поток исполин,
Ясный, как день, как море широкий,
И, увлажая полмира собой,
Землю украсит могучей красой.
   
"Славянские Девы"
   
В стихах, в которых Одоевский говорил о России, ему приходилось неоднократно вспоминать о том лице, против которого он некогда поднял оружие. За исключением тех ранних стихов, на которые уже указано, Одоевский во всех своих словах о царе выдерживал тон восторженного почтения. Этот тон не был ему насильно навязан обстоятельствами, так как никто не заставлял его говорить об Императоре, и если бы он питал к нему прежние враждебные чувства -- он мог молчать. Нельзя видеть в этих словах также и умышленной лести -- в словах, которые были сказаны в тесном кругу, написаны для себя и не посланы по адресу.
Впрочем, одно стихотворение Одоевского было написано с прямым умыслом и надеждой на то, что оно дойдет по адресу. Это известное стихотворение "Послание к отцу"130.
Одни укоряли Одоевского за это стихотворение132, другие извиняли его тем, что поэту все дозволяется: и кадить, и льстить, и проклинать, и благословлять, -- лишь бы он делал это отборными музыкальными стихами. Сам же поэт смотрел на эти стихи как на единственную пилу, которою он мог перепилить железную решетку своей темницы и выйти на волю133. Дело в том, что это послание кончалось таким обращением к Императору:
   
Займется ли заря,
Молю я солнышко-царя,
И вот к нему мое моленье:
Меня, о, солнце, воскреси
И дай мне на святой Руси
Побыть, вздохнуть одно мгновенье!
Взнеси опять мой бедный челн,
Игралище безумных волн,
На океан твоей державы,
С небес мне кроткий луч пролей
И грешной юности моей
Не помяни ты в царстве славы!
   
- и ходили слухи, что Император, растроганный стихотворением, услышал просьбу Одоевского и разрешил ему перевод из Сибири на Кавказ134.
Если этот слух был верен, то все-таки не должно забывать, что у Одоевского были и другие стихотворения, в которых он говорил о царе в тех же выражениях и которые шефу жандармов не были переданы. Заподозрить эти стихи в льстивой тенденции нет основания, да и написаны они к тому же с большой искренностью.
Остается предположить -- и в этом не будет никакой натяжки -- что у Одоевского, как и у многих других его товарищей, очень скоро после катастрофы исчезло неприязненное чувство к тому лицу, которое их так жестоко покарало. И это понятно. Они были врагами не какого-либо лица, а известной системы, известного государственного порядка. Этот порядок не мог в их представлении соединяться с личностью молодого Императора Николая Павловича, которого они мало знали; они были свидетелями только единственного и притом самого тревожного дня его царствования; государственная тенденция этого нового царствования определилась позднее, в те годы, когда декабристы не имели уже возможности пристально следить за ее развитием. Таким образом, они могли на первых порах лишь с известной натяжкой перенести свою нелюбовь к Императору Александру на его брата. Кроме того, при их религиозно-сентиментальном мировоззрении и при их житейской неопытности они могли питать надежду на то, что новое царствование не пожелает повторить или усугубить ошибок прошлого. Наконец, нельзя забывать и того, что известным залогом этой надежды им могли служить те частичные льготы, которыми правительство изредка смягчало непомерно тяжелые условия их жизни.
В 1837 году наследник Александр Николаевич совершил свое путешествие по Сибири. Для Одоевского это событие было предлогом целого ряда патриотических стихотворений ("На проезд Наследника Престола" и четыре стихотворения "На приезд в Сибирь Наследника Цесаревича"). Одоевский приветствовал наследника от имени забытой и в опале находящейся Сибири. Если в своих обращениях к Императору поэт держался патетически возвышенного тона, то в приветствиях его сыну он этот тон еще более повысил. Его стихи были торжественным гимном в честь гостя, которого Сибирь встречала как исполнителя своих заветных мечтаний о том, чтобы "пришел, наконец, владыко и извел для великого света всех сидящих в узах темноты".
Когда Одоевский писал эти строфы, предчувствовал ли он, какое в них заключалось пророчество? Угадывал ли он, что с именем юноши, приезд которого он благословлял, будет связана память о падении тех "уз темноты", за борьбу против которых погибал он и его товарищи?
Во всяком случае, поэт был преисполнен чувств и надежд самых радостных.

XVIII

Была и еще область чувств и ощущений, куда поэт спасался всякий раз, когда тягота действительности давала себя слишком чувствовать. Это были его личные воспоминания. Они в нем были так свежи, что перед ними бледнело настоящее.
Так много ценного, светлого и радостного было в этих воспоминаниях, что жизнь, которая хоть на мгновение могла дать человеку такую радость и такой свет, была в глазах поэта навсегда оправдана.
Одоевскому даровано было радостное безоблачное утро, и мы знаем, как оно было согрето материнской любовью. Любовь к покойнице, столь рано отлетевшей, Одоевский сочетал со своей любовью к людям:
   
Тебя уж нет, но я тобою
Еще дышу;
Туда, в лазурь, я за тобою
Спешу, спешу!
Когда же ласточкой взовьюсь я
В тот лучший мир,
Растаю и с тобой сольюсь я
В один эфир-
Чтоб с неба пасть росой жемчужной,
Алмазом слез
На бедный мир, где крестя дружно
С тобою нес.
Но на земле блеснув слезами,
Взовьюся вновь
Туда, где вечными зорями
Блестит любовь.
   
"К отлетевшей", 1828
   
Такое же глубокое чувство питал он и к своему отцу, которого, к счастью для себя, пережил, хотя всего лишь несколькими месяцами. Трудно найти более нежное стихотворение, чем то, с каким он обращался к отцу в 1836 году. Он писал ему:
   
Всю жизнь, остаток прежних сил,
Теперь в одно я чувство слил,
В любовь к тебе, отец мой нежный,
Чье сердце так еще тепло,
Хотя печальное чело
Давно покрылось тучей снежной.
Проснется ль тайный свод небес,
Заговорит ли дальний лес,
Иль золотой зашепчет колос --
В луне, в туманной выси гор
Всегда мне видится твой взор,
Везде мне слышится твой голос.
Когда ж об отчий твой порог
Пыль чуждую с иссохших ног
Стряхнет твой первенец- изгнанник!
Войдет -- растает весь в любовь,
И небо в душу примет вновь,
И на земле не будет странник?
Нет, не входить мне в отчий дом
И не молиться мне с отцом
Перед домашнею иконой;
Не утешать его седин,
Не быть мне от забот, кручин
Его младенцев обороной!
   
"Послание к отцу", 1836
   
В раздумье над своей судьбой Одоевский спрашивал однажды Провиденье:
   
Зачем земли он путник был,
И ангел смерти и забвенья,
Крылом сметая поколенья,
Его коснуться позабыл?
Зачем мучительною тайной
Непостижимый жизни путь
Волнует трепетную грудь?
Как званый гость, или случайный,
Пришел он в этот чуждый мир,
Где скудно сердца наслажденье
И скорби с радостью смешенье
Томит как похоронный пир?
   
"Элегия", 1830
   
На этом похоронном пиру он имел, однако, друзей, которых любил искренно.
Дружба, мы знаем, не изменяла ему ни разу во всю его жизнь. Он был любимцем своих товарищей, Вениамином в их семье; и сколько счастливых минут эта дружба принесла ему! Когда один из товарищей привез ему привет от курганских ссыльных, он, чувствуя, какую волну до самозабвения радостных воспоминаний этот привет поднял в его сердце, писал им:
   
Так путники идут на богомолье
Сквозь огненно-песчаный океан,
И пальмы тень, студеных вод приволье
Манят их в даль... лишь сладостный обман
Чарует их; но их бодреют силы,
И далее проходит караван,
Забыв про зной пылающей могилы.
   
"А.М. Янушкевичу"139,1836
   
Кажется, что и любовь, в тесном смысле этого слова, была одной из тех красот мира, которыми Одоевский успел насладиться. Нам, впрочем, ничего не известно об его сердечных привязанностях, но в двух стихотворениях есть несомненный их отблеск, есть намек на счастье, которое могло бы осуществиться, если бы поэт нечаянно не умер заживо. Оба стихотворения написаны в очень минорном тоне, но в этих грустных словах заключена радость очарованья:
   
Еще твой образ светлоокий
Стоит и дышит предо мной;
Как в душу он запал глубоко!
Тревожит он ее покой.
Я помню грустную разлуку:
Ты мне на мой далекий путь,
Как старый друг, пожала руку
И мне сказала: "не забудь"!
Тебя я встретил на мгновенье,
На век расстался я с тобой!
И все -- как сон! Ужель виденье --
Мечта души моей больной?
Но если только сновиденье
Играет бедною душой,
Кто даст мне сон без пробужденья?
Нет, лучше смерть и образ твой!
   
"Мой непробудный сон", 1827
   
Как носятся тучи за ветром осенним,
Я мыслью ношусь за тобою;
А встречусь -- забьется в груди ретивое,
Как лист запоздалый на ветке.
Хотел бы -- как небо в глубь синего моря --
Смотреть и смотреть тебе в очи!
Приветливой речи, как песни родимой
В изгнанье хотел бы послушать:
Но света в пространстве падучей звездою
Мелькнешь, ненаглядная, мимо --
И снова не видно, и снова тоскую,
Усталой душой сиротея.
   
"К **"
   
Но ощущение сиротства не могло поколебать веры поэта в святость и силу любви: ему стоило только оглянуться, чтобы иметь перед глазами пример такой самоотверженной и ни перед чем не отступающей привязанности; и Одоевский преклонился перед подвигом тех жен и невест, которые последовали в Сибирь за своими избранными и мужьями. Об этих "ласточках", которые прилетели в их тюрьму, этих "ангелах, низлетевших с лазури, небесных духах, видениях, одевших прозрачные земные пелены", об этих "благих вестниках Провиденья", которые каждый день садились у ограды их тюрьмы и умиротворяли их печали, поэт вспоминал с истинным умилением ("Далекий путь", 1831)141, ("В альбом М.Н. Волконской", 1829).
Одоевский мог вспомнить также с благодарностью и о чисто внешнем блеске жизни, который тешил его во дни его свободы. И из этого круга светского веселья он также не вынес ни одного неприятного воспоминания. Обычного, очень распространенного тогда глумления над пустотой и бессердечностью этого светского круга мы не находим в его стихах; мы встречаем, наоборот, редкую способность смотреть с высоты на внешние прикрасы жизни, смотреть на них философски, не гоняясь за ними, и не тоскуя о них, как тосковали нередко многие самые злые их обличители...
Вот в каких словах прощался поэт с этим вихрем веселья142:
   
Открылся бал. Кружась, летели
Чета младая за четой;
Одежды роскошью блестели,
А лица -- свежей красотой.
Усталый, из толпы я скрылся,
И жаркую склоня главу,
К окну в раздумьи прислонился
И загляделся на Неву.
Она покоилась, дремала,
В своих гранитных берегах,
И в тихих, сребрянных водах
Луна, купаясь, трепетала.
Стоял я долго; зал гремел...
Вдруг без размера полетел
За звуком звук. Я оглянулся;
Мороз по телу пробежал.
В душе мыслит красна девица:
"Свет он мне в могильной тьме...
Встань, неси меня, метелица,
Занеси в его тюрьму!
Пусть, как птичка домовитая,
Прилечу и я к нему,
Притаюсь, людьми забытая".
   
Свет меркнул... Весь огромный зал
Был полон остовов... четами
Сплетясь, толпясь, друг друга мча,
Обнявшись желтыми костями
Кружася, по полу стуча,
Они зал быстро облетали.
Лиц прелесть, станов красота,
С костей их все покровы спали;
Одно осталось: их уста,
Как прежде, все еще смеялись,
Но одинаков был у всех
Широких уст безгласный смех.
Глаза мои в толпе терялись:
Я никого не видел в ней:
Все были сходны, все смешались:
Плясало сборище костей.
   
"Бал", 1827
   
В этой пляске смертей нас не может не поразить ее философское спокойствие. В отличие от всех danses macabres в ней нет ни сатиры, ни злорадства: ясный, трезвый взгляд на тленность всего мирского, среди которого человек счастлив, если может сохранить улыбку. Этот безгласный смех пляшущих остовов -- не насмешка над весельем мира, а как бы оправдание улыбки среди неизбежного крушения.
Когда живешь, окруженный могилами, как жил Одоевский, остается либо пожелать самому лечь скорее в землю -- чего Одоевский никогда не желал, либо стремиться почерпнуть в этих гробах новые силы для подвига жизни -- что наш поэт всегда и делал.
В одном очень интимном стихотворении ("Два Образа", 1832) поэт сам говорит вполне откровенно о том, чем для него в жизни были могилы.
В ранней юности, говорит он, предстали мне два образа, вечно ясные, слились они в созвездие над моим сумрачным путем; я возносился к ним с благодарной молитвой, следил их мирный свет и жаждал их огня; и каждая черта их светозарной красы западала мне в душу. В отливе их сияния передо мной открылся мир чудес, он цвел их лучами --
   
И жаждал я на все пролить их вдохновенье,
Блестящий ими путь сквозь бури провести...
Я в море бросился и бурное волненье
Пловца умчало вдаль по шумному пути.
Светились две звезды: я видел их сквозь тучи;
Я ими взор поил; но встал девятый вал,
На влажную главу подъял меня могучий,
Меня недвижного понес он и примчал --
И с пеной выбросил в могильную пустыню;
Что шаг -- то гроб, на жизнь -- ответной жизни нет;
Но я еще хранил души моей святыню,
Заветных образов небесный огнь и свет.
   
Но, наконец, померкло мое небо и обе звезды упали на камни двух могил. Они рассыпались и смешались с прахом, и слить их в живую полноту я теперь бессилен --
   
И только в памяти, как на плитах могилы,
Два имени горят: когда я их прочту,
Как струны задрожат все жизненные силы,
И вспомню я сквозь сон всю мира красоту.
   
То, что в этих стихах сказано о каких-то образах, земное имя которых от нас скрыто, можно отнести ко всем впечатлениям и образам, с которыми Одоевскому пришлось столкнуться в короткие дни его счастливой и вольной жизни. Все его воспоминания были кладбищем, и все светлые и радостные чувства и ощущения -- могильными плитами, говорившими о прошлом, но зато о таком хорошем и красивом прошлом, что поэт ни разу не пожалел о том, что остается среди живых и что ему приходится скрашивать свои будни созерцанием раскинувшегося перед ним кладбища.

XX

Кто был рожден для вдохновений
И мир в себе очаровал,
Но с юных лет пил желчь мучений
И в гробе заживо лежал;
Кто ядом облит был холодным
И с разрушительной тоской
Еще пылал огнем бесплодным
И порывался в мир душой,
Но порывался из могилы...
Тот жил! Он духом был борец:
Он, искусив все жизни силы,
Стяжал страдальческий венец.
   
"Элегия", 1830
   
- писал Одоевский в одной из своих элегий.
Эти слова -- его эпитафия: так сжато и полно выражена в них вся сущность его внутренней жизни -- а иной он не имел.
Поэтическое вдохновенье, как дар природы... любовь к миру и к людям... очарование красотой этого мира... пыл душевного огня, презирающий опасность... мимолетная улыбка свободы и счастья... живая могила... разрушительная тоска, и все-таки жизнь, жизнь, полная духовной борьбы... и над всем этим венец страдания...
   
Примечания

1. "Полное собрание стихотворений князя А.И. Одоевского" собрал барон А.Е. Розен. -- СПб., 1883. "Сочинения князя А.И. Одоевского с биографическим очерком и примечаниями, составленными М.Н. Мазаевым. Ежемесячное приложение к журналу "Север" за июль 1893". "Собрание стихотворений декабристов". -- Лейпциг, 1862, с. 7-44. Кроме кратких упоминаний в некоторых общих обзорах русской словесности А.И. Одоевскому посвящена статья А.Н. Сиротинина "Князь А.И. Одоевский. Биографический очерк" // "Исторический вестник", 1883, май. См. также: В.А. Тимирязев. "Пионеры просвещения в западной Сибири" // "Исторический вестник", 1896, том LXIV, с. 638-639.
2. Барон Розен ошибается, утверждая, что некоторые мелкие стихотворения Одоевского были напечатаны Пушкиным в "Литературной газете". (А. Розен "В ссылку. Записки декабриста". -- М., 1900, с. 210). Единственное при жизни автора напечатанное стихотворение было "Сен Бернар", которое Плетнев поместил в "Современнике" 1838 года, (т. X, отд. III, с. 167).
3. Ср. М. Мазаев, XI.
4. Это был христианский идеализм, который выразился у Одоевского наиболее симпатичным образом. А. Пыпин "Общественное движение в России при Александре I". -- СПб., 1885, с. 456-457.
5. А. Розен "Стихотворения кн. А.И. Одоевского". -- СПб., 1883, с. 9,10.
6. "Государственный архив" I. В., No 347. Дополнительные сведения об Одоевском имеются в нижеследующих делах этого архива: NoNo 62,113,192, 208, 217, 222 и 229.
7. Письмо к тетке (1836) из Иркутска // "Русский архив", 1885,1, с. 130.
8. Из неизданных писем к В.Ф. Одоевскому, хранящихся в Имп. публичной библиотеке.
9. "Из переписки В.Ф. Одоевского", 1821, 2/Х. 1823, 23/XII. // "Русская старина", 1904, февраль, с. 372, 377. 10.1821 г. 10 октября -- юнкер. 1822 г. 1 мая -- эстандарт-юнкер. 1823 г. 23 февраля -- корнет.
11. В корнеты он был произведен 23 февраля 1823 г.
12. Из неизданного письма 1822 г. 3/VI из Великих Лук (Имп. публичная библиотека).
13. Из неизданного письма к В.Ф. Одоевскому, 1821, 24/VIII (Имп. публичная библиотека).
14. "Из переписки В.Ф. Одоевского", 1823, 2/III //"Русская старина", 1904, февраль, с. 376.
15. "Из переписки В.Ф. Одоевского", 1821, 2/X //"Русская старина", 1904, февраль, с. 372.
16. В его письмах попадаются иногда очень милые остроты:
Лежачих не бьют, а особливо ослов; ты их тем заставишь только встать, чтобы снова лягаться. Береги свою желчь, ибо и ее можно употребить на что-нибудь путное в сей странной жизни.
17. Из неизданного письма 1824 г. (Имп. публичная библиотека). Смысл этих писем не совсем соответствует словам барона А. Розена, который говорит, что Одоевский был христианин с "философическими воззрениями Канта и Фихте" ("Полное собрание стихотворений А.И. Одоевского". -- СПб., 1883, с. 10). Одоевский был в значительной степени равнодушен к философии.
18. Вот это неизданное стихотворение: оно не из сильных ("Из переписки В.Ф. Одоевского", 1821, 5/Х. // "Русская старина", 1904, февраль, с. 373-374:
   
...сбросив бремя светских уз,
В крылатые часы отдохновенья,
С беспечностью любимца муз,
Питаю огнь воображенья
Мечтами лестными, цветами заблужденья.
Мечтаю иногда, что я поэт,
И лавра требую за плод забавы,
И дерзостным орлом лечу, куда зовет
Упрямая богиня славы:
Без заблужденья -- счастья нет.
За мотыльком бежит дитя во след,
А я душой парю за призраком волшебным,
Но вдруг существенность жезлом враждебным
Разрушила мечты -- и я уж не поэт!
Я не поэт! -- и тщетные желанья
Дух юный отягчили мой!
Надежда робкая и грустны вспоминанья
Гостьми нежданными явились предо мной.
   
19. Генерал Раевский, под началом которого он служил на Кавказе, продиктовав свои реляции, присылал их обыкновенно рядовому Одоевскому для просмотра и поправок20.
20. Из неизданного письма 1824 г. 19/III (Имп. публичная библиотека).
21. "Воспитывался у моих родителей, -- писал он в одном показании, -- учители мои были: российского языка и словесности д. с. с. непременный секретарь Императорской российской академии Соколов; французского: Геро, Шопен; немецкого: Катерфельд; английского: Дайлинг; латинского: Белюстин, а потом Диц; греческого: Попов; истории и статистики: Арсеньев; (короткое время) и Диц; чистой математики Темясен; фортификации: Полевой и долговременной: Фарантов; физики: профессор Делош; законоучители: протоиереи Каменский и Мансветов".
22. Из записок Н.И. Лорера // "Русский архив", 1874, II, с. 646-647.
23. В письмах к В.Ф. Одоевскому // "Русская старина", 1904, февраль, с. 371-378.
24. Хомяков уверял Одоевского, что он (Одоевский) вовсе не либерал, а только предпочитает единодержавию тиранство вооруженного меньшинства25.
25. Prince de mon Бme -- называл его А. Бестужев.
26. В. Лясковский "А.С. Хомяков". -- М., 1897, с. 12.
27. Письмо было писано, впрочем, при таких условиях, что принимать его всецело на веру невозможно. Каковы бы ни были, однако, эти условия, письмо могло бы быть мягче. "Брат Александр! -- писал ему Грибоедов, -- подкрепи тебя Бог! Я сюда прибыл на самое короткое время. Государь наградил меня щедро за мою службу. Бедный друг и брат! зачем ты так несчастлив?.. Осмелюсь ли предложить тебе утешение в нынешней судьбе твоей! Но есть оно для людей с умом и чувством. И в страдании заслуженном можно сделаться страдальцем почтенным. Есть внутренняя жизнь, нравственная и высокая, независимая от внешней. Утвердиться размышлением в правилах неизменных, сделаться в узах и в заточении лучшим, нежели в самой свободе, -- вот подвиг, который тебе предлагаю... Кто завлек тебя в эту гибель? Ты был хотя моложе, но основательнее прочих. Не тебе бы к ним причитаться, а им у тебя уму и доброте сердца позаимствовать28.
28. Он удерживал Грибоедова от излишнего увлечения закулисными Цирцеями. "А.С. Грибоедов" // "Русская старина", 1874, том X, с. 276, а также "Русский архив", 1874, 1, с. 1537.
29. Бестужев одно время жил в квартире Одоевского, и к нему же на квартиру скоро приехал Кюхельбекер; это подало повод Каховскому сказать на допросе, что иногда для совещаний заговорщики собирались у Одоевского.
30. "Одоевский по пылкости своей сошелся более с Рылеевым и очень ревностно взялся за дело", -- показывал А. Бестужев.
31. В своих показаниях Одоевский отрицал этот факт.
32. Чего не было.
33. Одоевский отвергал это показание Бестужева.
34. Одоевский в произнесении этих слов также сначала не сознался и утверждал, вопреки истине, что он никогда не бывал на совещаниях общества; затем он признал, что слова действительно произносил, но настаивал на том, что на совещаниях никогда не был.
35. "Все же принятие в чем состоит? "Наш ли ты?" -- "Ваш!" -- шалость, конечно, противозаконная преступная сделалась по милости Рылеева ужасною".
36. Цель общества, как Одоевский говорил Рынкевичу, было достижение представительного правления посредством распространения просвещения (?).
37. Несмотря на очную ставку Одоевский показывал, что не получал этой копии и не читал конституции.
38. А. Розен "Полное собрание стихотворений кн. А.И. Одоевского". -- СПб., 1883, с. 187 -- 188.
39. "14 декабря" И. Пущина // "Всемирный вестник", 1903, VI--VII, с. 229. Ср. Д. Завалишин "Записки". -- Мюнхен, 1904,1, с. 309.
40. "Собрание стихотворений декабристов". -- Лейпциг, 1862, с. 14-15.
41. М. Корф "Восшествие на престол Императора Николая I". -- СПб., 1857, с. 116.
42. У Одоевского при себе было два пистолета; один он уступил В. Кюхельбекеру. Одоевский должен был признать этот факт, хотя сначала отрицал его. Есть указание, что в пистолет, который он дал Кюхельбекеру, он насыпал песку, зная шальной нрав своего товарища.
43. Другое показание: "Я двадцать раз хотел уйти, но тут меня обнимали, целовали и, чтобы не показаться трусом, я остался, из дружбы также, сам не знаю отчего".
44. Ср. "14 декабря" И. Пущина // "Всемирный вестник", 1903, VI--VII, с. 235-237.
45. Шинель Одоевского, действительно, кто-то с него снял и затем в ней парадировал.
46. Н. Гастфрейнд "Кюхельбекер и Пущин в день 14 декабря 1825". -- СПб., 1901, с. 10, 14, 18.
47. Свою растерянность и отсутствие всякого замысла Одоевский пояснял в своих показаниях иногда умышленной и, вероятно, ложной бравадой. "Сменившись с дворцового караула, -- писал он, -- и присягнув, я возвратился домой, разделся и, надев сюртук, сначала я поехал в конфетную лавку, а потом зашел к Рылееву для того, чтобы посмеяться над его мечтаниями, ибо все было тихо, и я полагал, что уже все предположения его, все его надежды рушились. Он отвечал мне: "иди на Исаакиевскую площадь, посмотри еще: может быть, что и будет". Я повторю, что в полки я поехал единственно из любопытства. Это должно быть согласно не только со всеми прочими показаниями, но оно явствует из самого дела. Если были какие-либо на кого возложены обязанности, то конечно не на меня, ибо они не могли на меня ни надеяться, ни полагаться".
48. "Чебышев -- человек достаточный, -- пишет Одоевский в другом показании, -- добрый, с которым я уже знаком года два; что я зашел к нему, то это по весьма естественному случаю. Когда начали толпу разгонять, я пошел по Галерной улице и поворотил в переулок. Потом, зная, что все окружено войсками, некуда было мне идти более, как через Неву. Я перешел ее, увидел, что отряд конной гвардии идет по Васильевской набережной. Чтобы не встретиться с ним, пошел я налево вдоль домов по тротуару; конная гвардия была уже очень близка. Я очутился близко от дома Чебышева и зашел к нему. Сперва стоял я в сенях и думал: идти ли мне или нет? Наконец, решился. Сперва я увидел одних его племянниц, которые были в большом страхе и расспрашивали меня. Я сел и почти ничего не отвечал. Потом вошел и сам Чебышев. "Ты откуда?" Я скрепился духом, отвел его в другую комнату и сказал ему, что я замешан в этом безумном и преступном возмущении. Я употребил слово тогда "шалости", но теперь не смею и повторить такое непристойное слово, когда дело идет о злодеяниях. "Тебе делать ничего иного, как идти отдать шпагу и просить прощения у Государя". Я худо, очень худо сделал, что тотчас же не последовал совету этого доброго человека, но я был почти без памяти".
49. Писатель А.А. Жандр, "родственницу которого Одоевский спас, вытащив ее из воды". Рассказывали, что Жандр не выдал Одоевского явившимся к нему в дом сыщикам50.
50. "Русская старина", 1874, том X, с. 157.
51. И. Данилов. "Забытая писательница" // "Исторический вестник", 1900, июль, с. 198. Мордвинов здесь, очевидно, спутан с Ланским.
52. Schnitzler. "Histoire intime de la Russie", I, с 248.
53. "Декабристы в рассказе помощника квартального". -- Берлин, 1903, с. 20-26. Рассказ этот перепечатан под заглавием "Из воспоминаний петербургского старожила" в "Историческом вестнике", 1904, январь.
54. "Записки князя Трубецкого". -- Лейпциг, 1874, с. 22.
55. "Записки М. Бестужева" // "Русская старина", 1870, 1, с. 274 (II издание).
56. Очень характерно, что такие показания он предполагал известными. Когда его потом спрашивали, кто убийца Милорадовича, то он высказал свои подозрения и готов был также повторить их на духу.
57. После этих слов вступления начинаются самые показания, с которыми мы уже знакомы.
58. Ср. рассказ о проруби.
59. Неподтвержденный факт. Слова, вероятно, продиктованы расстроенным воображением.
60. "И как увижу, -- пишет он в другом показании, -- Вашу снисходительность, то весь от чувств расстроюсь и половину забуду".
61. Донесение комиссии о разрядах, с. 35.
62. Н. Басаргин "Записки", с. 56.
63. А. Беляев "Воспоминания декабриста", с. 204.
64. Жизнь декабристов в Чите и в Петровском заводе подробно рассказана по этим сведениям С. Максимовым "Сибирь и каторга", III, гл. 2. Много архивных сведений дано в книге Дмитриева-Мамонова "Декабристы в Западной Сибири".
65. Д. Завалишин "Записки", II, с. 80-81,164.
66. А. Беляев "Воспоминания декабриста", с. 212-213.
67. Д. Завалишин "Записки", II, с. 86-87.
68. "К частоколу в разных местах виднелись дорожки, протоптанные стопами наших незабвенных добрых дам, -- пишет Беляев. -- Каждый день по несколько раз подходили они к скважинам, образуемым кривизнами частокола, чтобы поговорить с мужьями, пожать им руки, может быть, погрустить вместе, а может быть, и ободрить друг друга в перенесении наложенного тяжелого креста. Сколько горячих поцелуев любви, преданности, благодарности безграничной уносили эти ручки, протянутые сквозь частокол! Сколько, может быть, слез упало из прекрасных глаз этих юных страдалиц на протоптанную тропинку. Всю прелесть, всю поэзию этих посещений мы все чувствовали сердцем; а наш милый поэт Ал. Иванович Одоевский воспел их чуднозвучными и полными чувства стихами"69.
69. А. Беляев "Воспоминания декабриста", с. 231.
70. Существовала целая комиссия для выработки устава внутреннего управления этой "общиной". В комиссии принимал участие и Одоевский71.
71. Д. Завалишин "Записки", II, с. 225.
72. Одоевский был очень хороший музыкант.
73. Д. Завалишин "Записки", II, с. 94, 95, 97.
74. Среди декабристов в Чите образовалось целое религиозное общество, которое называлось "конгрегация". 0 нем, вероятно, и идет речь у Басаргина75.
75. Ср. А Сиротинин. "Князь А.И. Одоевский" // "Исторический вестник", 1883, май, с. 400.
76. Н. Басаргин "Записки", с. 86.
77. Д. Завалишин "Записки", II, с. 103.
78. "Из записок Н.И. Лорера" // "Русское богатство", 1904, VII, с. 78-79.
79. Сам барон Розен пояснял своим товарищам личное освобождение крестьян Прибалтийских губерний из крепостной зависимости без наделов земли, без всяких выкупных договоров, но с общим правом приобретения земельной собственности по обоюдным соглашениям.
80. А. Розен "Полное собрание стихотворений А.И. Одоевского", с. 10-12.
81. Одоевский сочинил в каземате даже целую грамматику русского языка82, и Розен хранил у себя основные правила этой грамматики, записанной рукой Одоевского83. К собранию сочинений Одоевского Розен приложил письмо Александра Ивановича (очевидно, к князю Вяземскому, как утверждает Розен), из которого видно, что декабристы имели намерение издавать альманах "Зарница" в пользу невольно заключенных и просили у столичных литераторов содействия84. Письмо подписано Z.Z. но, судя по стилю и тону, едва ли принадлежит Одоевскому.
82. А. Беляев "Воспоминания декабриста", с. 241.
83. А. Розен "Записки". -- Лейпциг, 1874, с. 230.
84. А. Розен. Стихотворения кн. А.И. Одоевского, с. 189.
85. А. Розен. Стихотворения кн. А.И. Одоевского, с. 7.
86. А. Розен "Записки", с. 255.
87. А. Беляев "Записки декабриста", с. 242.
88. Н. Басаргин "Записки", с. 127.
89. Сведения о сибирской жизни Одоевского и переписка его отца с властями по вопросу о перемещении сына в разные города Сибири и о свидании с ним хранятся в Архиве III отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии90.
90. 1 экспедиция, No 61, часть 86.
91. Он располагал суммой в 1000 рублей ежегодно.
В 1833 году Одоевский пожелал помочь из своих денег трем товарищам, которые были выпущены на поселение и очень нуждались. Он просил своего дядю Ланского высылать ему ежегодно 6000 рублей и хотел 3000 рублей из этой суммы уделить товарищам. Дело о разрешении этой присылки дошло до Государя, который отказал в просьбе. Одоевскому было выставлено на вид, что по своему положению он имеет право получать лишь 1000 рублей ежегодно.
92. Инвентарь этого хозяйства сохранился по описи Волостного Головы, который ее составил, когда Одоевский покидал Елань и передавал барону Штейнгелю свое имущество. Опись довольно любопытна. Вот она, с сохранением орфографии оригинала.
Наименование имуществу.
Земли самим расчищенной -- 1 1/2 дес.
Земли нанятой у крестьян на разные сроки от 4 до 20 лет -- 16 1/2 дес.
Из них засеянных разным хлебом -- 13 дес.
Дом деревянный с пристроенною горницею, отщекоторенную внутри -- 1.
При нем амбар.
Скотников с поветами -- 2.
Огород.
В горнице благословение Божие образ святителя Инокентия без оклада.
Мебели: картина масляными красками писанная в золотых рамах.
Другая гравированная в черных рамах с прозолот. по краям.
Столярной работы из березового дерева шкаф со стеклами.
Книжных шкафов -- 2, ширмы, диван, кровать, бараметр.
Форто-пьяна (оставлена с тем чтобы зимою переслать).
Разных вещей: ложек серебренных -- разливальная; хлебальных больших -- 2, чайных -- 2, поднос лаковый, чайник фарфоровый, чашек фарфоровых -- 3 пары, скатерть, салфеток -- 2, кофейная мельница, графин хрустальный, рюмок -- 3, стакан, миска фаянцовая, тарелок глубоких -- 2, тарелок мелких -- 2. Блюдо.
Кухонной посуды: кастрюль больших -- 1, малых -- 1, сковород -- 2, нож поварской, ухват, сковородник.
При доме: лошадей -- 4, корова -- 1, свиней -- 4, из коих две прапали и одну убили. Коробок с 4 камнями уборными, телег -- 3, сани -- 1, дровень -- 2, дрогов -- 6, сох -- 4, борон железных -- 3, деревянная -- 1, хомутов наборных -- 1, простых -- б, шлей -- 5, недоуздков -- 3, узд -- 5, дуг -- 2, топоров узких -- 2, широких -- 1, долот -- 2, седелка железная -- 1, серпов новых -- б, старых -- 3, кос новых -- 4, старых -- 3, горбуш -- 2.
93. Иркутский генерал-губернатор подтверждал искренность раскаяния Одоевского и действительность его недуга. Письмо Одоевского было оставлено, однако, без производства.
94. Где князь Иван Одоевский бывал сам, когда командовал драгунским полком в Сибири.
95. Тяжело читать эти письма. Желая задобрить Бенкендорфа, князь Иван Одоевский не скупится на бранные слова по адресу товарищей своего сына, этих "мерзавцев", которые его увлекли: он говорит, что стыдится сына и что и его следовало повесить, как тех "монстров". Он восторженно отзывается об Императоре Николае, пишет, как он боялся, чтобы царь и Бенкендорф не простудились на смотру, выражает свой неописуемый восторг по поводу подавления польского восстания, поздравляет восторженно Бенкендорфа с графским титулом -- и все это затем, чтобы в конце каждого письма напомнить о сыне и просить за него.
96. Дмитриев-Мамонов "Декабристы в Западной Сибири", с. 135-136.
97. "Из записок Н.И. Лорера" // "Русский архив", 1874,1, с. 366-368.
98. Латинские слова в воспоминаниях Сатина опущены.
99. "Из воспоминаний Н.М. Сатина" // "Почин". -- М., 1895, 243-244.
100."Из автобиографических рассказов бывшего кавказского офицера" // "Русский архив", 1881, II, с. 231.
101. А. Розен "В ссылку". -- М., 1900, с. 208-209.
102. "Полярная звезда", 1861, VI, с. 338 и след. Статья "Кавказские воды".
103. Огарев и в стихах вспоминал своего друга: "Кого я глубоко любил,
   
Он -- муж по твердости и нежный как ребенок,
Чей взор был милосерд и полон кротких сил,
Чей стих мне был как песнь серебряная звонок, --
В свои объятия меня он заключил,
И память мне хранит сердечное лобзанье,
Как брата старшего святое завещанье".
   
104. А. Беляев "Записки декабриста", с. 413.
105. "Из записок Н.И. Лорера" // "Русский архив", 1874, II, с. 646-647.
106. А. Розен "Стихотворения кн. А.И. Одоевского", с. 192-193.
107. "Из записок Н.И. Лорера" // "Русский архив", 1874, II, с. 649-650.
108. "Воспоминания Г.И. Филипсона". -- М., 1885, с. 202-204.
109. "Воспоминания Г.И. Филипсона". -- М., 1885. 202-204.
110. А. Розен "Стихотворения кн. А.И. Одоевского", с. 17,18.
111. "Воспоминания Г.И. Филипсона", с. 202-204.
112. "Из записок Н.И. Лорера" // "Русский архив", 1874, II, с. 651.
113. А. Розен "Стихотворения кн. А.И. Одоевского", с. 19, 20.
114. П. Каратыгин "Воспоминания" // "Русская старина", 1875, том XII, с. 736.
115. А. Розен "Стихотворения кн. А.И. Одоевского", с. 9.
116. Н. Гастфрейнд "Кюхельбекер и Пущин", с. 36.
117. Роман "Село Михайловское или помещик XVIII столетия" был написан в 1828-1836 годах, но по цензурным условиям увидел свет лишь в 1866 году. Три главных действующих лица этого романа: Заринский, Ильменев и Рузин списаны -- как утверждают близкие знакомые автора -- с князя Одоевского, Рылеева и Грибоедова. Действие рассказа происходит в XVIII веке, в кругу старой помещичьей жизни и вертится главным образом вокруг разных любовных интриг, описанных и развитых в стиле старых романов "с приключениями". Автор подражал, очевидно, Вальтер Скотту, но не вполне удачно. Рассказ страшно растянут (4 тома) и полон совсем невероятных драматических положений. Роман имеет, впрочем, и свои достоинства (которые заставили Пушкина похвалить его, когда он прочел первые главы в рукописи). Несмотря на все невероятности интриги (даже мертвые воскресают), рассказ в некоторых своих частях правдив и реален. Хороши, например, описания быта духовенства высшего и низшего (в литературе 30-х годов нет этим описаниям параллели -- в чем их большая ценность) и очень правдивы рассказы о разных помещичьих насилиях над крестьянами (эти страницы и сделали невозможным появление романа в печати). Нужно отметить, что во всем ходе рассказа нет решительно ничего схожего с историей декабрьского происшествия или с историей жизни того или другого декабриста118.
118. И. Данилов. "Забытая писательница" // "Исторический Вестник", II, 1900, июль, с. 193-205.
119. "Село Михайловское". -- СПб., 186 51, 53, 55, 57, 60, 65, 207, 208, 227, II, 134, 213, III, 4, 7, 10, 213, 223.
120. А. Розен "Записки", 1870. -- Лейпциг, с. 364.
121. А. Розен "Записки", с. 260.
122. А. Беляев "Воспоминания декабриста", с. 206.
123. Из Пятигорска // "Русская старина", 1904, июль, с. 161.
124. С Д.В. Веневитиновым Одоевский первый и единственный раз встретился в 1824 году на балу у графа Апраксина. Веневитинов произвел на Одоевского глубокое впечатление своей "меланхолией, полной грусти улыбкой и иронией". Стихи Веневитинова Одоевский ценил высоко за их "глубокое чувство, столь редко встречающееся в русских стихотворениях".
125. "0 трагедии Венцеслава, сочинение Ротру, переделанной г. Жандром" // "Сын отечества", 1825, т. XCIX и "Перечень из писем к издателям "Сына отечества" из Москвы" // "Сын отечества", 1825, т. CII.
126. Первая, вторая и четвертая части поэмы сохранились: третью потерял Беляев. В ней был заговор Давида о погублении Василька, вступление Василька с дружиной в Киев, посещение ими храма, раздача милостыни, наконец, явление Василька во дворец к Святополку, его арест и отправление за город // "Русская старина", 1882, XXXIV, с. 564.
127. "Собрание стихотворений декабристов". -- Лейпциг, 1862, с. 32.
128. Д. Завалишин "Записки", II, с. 145,149.
129. Вот это стихотворение:
   
Недвижимы, как мертвые в гробах,
Невольно мы в болезненных сердцах
Хороним чувств привычные порывы;
Но их объял еще не вечный сон,
Еще струна издаст бывалый звон --
Она дрожит -- еще мы живы!
Едва дошел с далеких берегов
Небесный звук спадающих оков
И вздрогнули в сердцах живые струны --
Все чувства вдруг в созвучие слились...
Нет, струны в них еще не порвались!
Еще, друзья, мы сердцем юны!
И в ком оно от чувств не задрожит?
Вы слышите: на Висле брань кипит! --
Там с Русью лях воюет за свободу
И в шуме битв поет за упокой
Несчастных жертв, проливших луч святой
В спасенье русскому народу.
Мы братья их! Святые имена
Еще горят в душе: она полна
Их образов, и мыслей, и страданий.
В их имени таится чудный звук:
В нас будит он всю грусть минувших мук,
Всю цепь возвышенных мечтаний.
Нет, в нас еще не гаснут их мечты!
У нас в сердца их врезаны черты,
Как имена в надгробный камень.
Лишь вспыхнет огнь во глубине сердец,
Пять жертв встают пред нами; как венец,
Вкруг выи вьется синий пламень...
Сей огнь пожжет чело их палачей,
Когда пред суд властителя царей
И палачи и жертвы станут рядом...
Да судит Бог!.. А нас, мои друзья,
Пускай утешит мирная кутья
Своим таинственным обрядом130.
1831   
130. "Собрание стихотворений декабристов". -- Лейпциг, 1862, с. 35-36.
131. Оно ходило по рукам в массе списков132.
132. Один список был прислан в редакцию "Русской старины" крестьянином Самсоновым // "Русская старина", 1875, IX, с. 47.
133. В особенности Завалишин, который говорил, что Одоевский раньше наделял царское семейство язвительными эпитетами, а затем написал это стихотворение. Д. Завалишин "Декабристы" // "Русский Вестник", 1884, II, с. 856-857.
134. А. Розен "Записки". -- Лейпциг, с. 364.
135. "Следует заметить, -- справедливо указывает Н. Мазаев, -- что эта милость коснулась не одного Одоевского, а одновременно и других декабристов, находившихся с ним в одном разряде"136.
136. М. Мазаев ""Стихотворения" кн. А.И. Одоевского", IX.
137. Перечитывая через год это стихотворение в списке барона Розена, Одоевский прибавил следующие строки:
   
"И что не мерзлый ров, не снеговой увал
Нас мирно подарят последним новосельем,
Но кровью жаркою обрызганный чакал
Гостей бездомных прах разбросит по ущельям?138
   
138. М. Мазаев "Стихотворения" кн. А.И. Одоевского", 71.
139. С А.М. Янушкевичем Одоевский познакомился в Ишиме. Янушкевич, польский патриот, человек очень образованный и много путешествовавший, был сослан в Сибирь за антиправительственную агитацию. С Одоевским в Ишиме он поделился той кипарисной веткой, которую сорвал в Италии на могиле Лауры, и Одоевский отблагодарил его в трогательном стихотворении "А.М. Янушкевичу, разделившему со мною ветку с могилы Лауры"140.
140. "Из записок Н.И. Лорера" // "Русский архив", 1874, 1, с. 363-364.
141. "С другом любо и в тюрьме!"
В душе мыслит красна девица
"Светом мне в могильной тьме...
Встань, неси меня, метелица,
Занеси в его тюрьму!
Пусть, как птичка домовитая,
Прилечу и я к нему,
Притаюсь, людьми забытая".
   
142. Он сложил это стихотворение, когда ночью на пути в Сибирь он проезжал мимо дома князя Кочубея, где в тот вечер был блестящий бал.